Малахов Олег - Непоправимость Волос
ОЛЕГ МАЛАХОВ
НЕПОПРАВИМОСТЬ ВОЛОС
Это новая книга о мечте, практически неосуществимой, но даже сама мысль
о которой заставляет грезить ею.
Что происходит, когда ты теряешься во мне, извне приближая мою смерть?
Неужели тебе всегда так важно, чтобы твое вмешательство в чей-то организм
завершалось чьей-то смертью? Обманчиво твои жертвы считают, что ты навсегда
принадлежишь им, тонешь в них, как в последней возможности продолжения
жизни, а на самом деле ты аккуратно поглощаешь каждого изнутри, облизывая
каждую частичку чьей-то сущности багровым теплым языком, невинно улыбаясь
потом, когда оказывается, что все съедено и больше нечем себя наполнить, и
приходится начинать искать опять, с жадностью, скрываемой нежностью глаз и
свежестью поцелуев. А меня ты нашла случайно, когда я протестовал на площади
Отсутствия против бездействия животного мира, безучастно наблюдающего за
гибелью человечества. Ты тогда притворилась, что понимаешь меня, а я широко
представил тебе свои общественно-политические взгляды.
...Она смотрела на меня с почтением и воодушевленно посылала мне
желания искупаться в ее тесной ванне, облизать ее тело, измазанное вареньем,
забыть на мгновение о слепых птицах и ослабленных хищниках, не способных
защитить полесье вокруг города и горы вокруг полесья. Обнаженность ее
намеков пронизывали мою политизированную наружность, раскрепощая
множественность моих маленьких страстей и желаний. Гиперболичность ее
проникновенности определила неотъемлемость и неизбежность ее проникновения
внутрь многогранности моего мироздания. Моя оболочка легко разорвалась, но
место надрыва она накрыла своим ртом, не позволяя чему-то высвободиться и
затеряться во внешнем сообществе внутренне наполненных существ. Затем она
проскользнула внутрь и затянула дыру своими губами, соединив материю
клейкостью своей слюны...
Тогда лишь я стал понимать, чем ты была раньше, и почему ты пытаешься
прятать свои голоса и головные боли в чьей-нибудь сердечной конструкции.
Будучи космической субстанцией, опоясывающей взорвавшиеся галактики, тебе не
хватало воды для роста структуры твоей органики, для материи твоей
необозримой беспорядочно развивающейся системы. Твои связи постоянно
оставались непостижимым и волнующим потоком чего-то еще неосознанного, но
уже увлекавшего за собой. Ты переплеталась со мной, и тканями моего естества
покрывала свои раны.
Она билась в агонии, когда ему не хватало кислорода на плоскогорьях его
бесцельных размышлений, в сбившихся с пути вагонах наземного транспорта и на
вечеринках расторопных барменов с вытатуированными на груди любовными
посланиями. Всем, чем угодно могла быть она, но любила быть Микеланджело и
любить Петрарку, а ему ничего не оставалось делать, как наблюдать за
вожделенными полетами ее вымыслов. Он оставался пленником своего
неврастеника, ступающего по битым стеклам разоренных магазинов и кафетериев,
вдыхая запах морей неудавшейся юности, неведомо откуда принесенный ею в
гортани и выплеснутый на него, совсем одинокого, отдавшего ей даже прошлое
свое на растерзание.
Под монотонную капель. В хаотичном движении маятника. Под неуемный и
нервный звон колоколов и дребезжание алтарей. Это все существовало... И
смерть от истощения. Связи исчезают, они теряют смысл. Они приобретают чужие
взгляды и ни с кем не разговаривают. Обменялись именами и именными склепами,
потеряли стыд и свои влюбленности, заходили в воду по пояс и наслаждались
свежестью волн и беспамятством штиля. Они неожиданно над
