Малахов Олег - Течение
Олег Малахов
Течение
Моему ангелу-хранителю посвящается...
Тревога литературной депрессии. Руки не слушают чью-то далекую долгую
сагу. Мы героичны. Нам не страшно бояться страха, не подвергая пыткам свой
беспечный возглас о чем-то неземном. Подойдите к запаху девственницы
настолько близко, насколько возможно, начинайте глубоко вдыхать воздух, не
поддавайтесь запахам извне, дышите и умирайте от невозможности задохнуться.
Я похож на просителя лишнего глотка воздуха. Постоянство губительно. Ты
проводишь пальцем по моему телу: грудь, живот, - я воспринимаю как должное
жест твоей руки.
Эти необычные приобретения рук и пальцев! Поцелуй в щеку - лишь путь к
поцелую в сердце. Я целую сердце, кровью отравляя цветок твоего рта. Я
говорю "твоего", хотя просто необходимо обрести объект..."ты", "она", с
именем или без... Почему-то пишу о любовных переживаниях... Молод. Хватит
размазывать сопли по страницам, и без того уставших от буквенного
заполнения. Пусть лучше буквы не расчленяют пустоту, а созидают
опустошенность, расчленяя чувственные позывы. Беременность соседки радует
глаз лишь своей наявностью. Иллюзия подчиняет разум, несмотря на неоспоримое
отсутствие здравомыслия в деторождении по причине бессмысленности пребывания
на земле. Однако всемирный гнев человечества заключен в извечном стремлении
при жизни доставить себе максимум удовольствия за счет страданий иных
индивидуумов, когда понятие "мой" становится главенствующей идеей
существования. Поэтому путь самовлюбленности, скрещивающийся с
самоистязанием, предстает во всеобщем понимании в качестве верной
возможности обретения того самого состояния, которое издавна именуется
"счастьем". Нервы... Как бы так прожить, чтоб не промахнуться? Именно после
этого вопроса начинаются сомнения и раздумья, и их присутствие в первую
очередь указывает на человечность, и именно они могут подтверждать
отсутствие бесчеловечности как основного оценочного элемента, обличающего
человеческую природу.
Соломенные часы моей бабушки.
Солнцестояние безмолвных строк влюбленного в раскопки своей души
декадента.
Деградация циферблатов и деформация стрелок. Сообщество безликого гуру,
провозглашающего хаос телодвижений в бестолковой зависимости от речевого
решения и постановки ударений, протискивающихся в узость дверных проемов
хранителей словесного наследия. Броская дезинтеграция интеллекта и чувства.
Отрыв младенческого рта от кормящей груди. Блуд совести. Тоска по
ненаписанному. Возьмите меня. Кому я нужен, кроме вас. Возьмите моё имя и
несите его. Я продиктую вам его по буквам.
От тебя остаются сухие цветы. Твоя кожа. Она сладка. Что-то большее
будет сказано...
Я начинаю писать книгу. Книгу и не книгу вовсе, просто заголовок к
первой странице моего дневника. Вот первые слова этого заголовка. Я
обозреваю кокарду на шлеме полицейского. Он улыбается. Блестят матово
большие пуговицы на его черном кителе. Рация прикреплена к воротнику. Он
приковывает мой взгляд. Вскоре мне все это надоедает. Мне надоедает сама
мысль о том, что мне все надоедает. Отчетливость послания умаляет силу
воздействия. Лишь определенная узловатость и аморфность соединительных
элементов написанного выстраивает нестройную, но незыблемо всепоглощающую
культурологическую цепочку. Стратегия заключается в отсутствии какой-либо
стратегии, в единице, дублирующей реальную структуру мировой целостности,
наделяющей ее разобщенностью и отслеживающей хаотичность процессов. Хаос
развивает свою закономерность.
П